Прежде чем начинается собственно история, актер Геннадий Алимпиев вводит публику в курс дела: в Англии, мол, в 1952 году, когда происходит действие, газ поступал в квартиру только после того, как опустишь в соответствующее гнездо шиллинг, а за попытку самоубийства давали срок. После чего артист клеит тоненькие усики и приветствует свою партнершу – Наталью Ткаченко, которая тем временем усаживается в кресло и точно маску примеряет нужное выражение лица: немного насмешливое, чуть высокомерное, чрезмерно спокойное. Вместо платья на ней хламида, по которой можно угадать род занятий героини: она художник–абстракционист. Алимпиев оговаривается про лондонский туман, и тут же с характерным шипением из–за кулис ползет театральный дым. Все это называется в театре «открытым приемом», возникшим как реакция на «подглядывание в замочную скважину», провозглашенное Станиславским.
Между тем пьеса написана именно как «подглядывание»: в первой сцене некая молодая дама по имени Хестер, запершись в комнате, которую снимала в одном английском доходном доме, принимает двенадцать таблеток димедрола и пускает газ. Но одного шиллинга для нужного эффекта недостает, и ее спасают хозяйка дома (Маргарита Быкова в этой роли неподражаемо играет Раневскую из фильма «Весна») и соседская супружеская пара. Всем им страшно интересно, что же с героиней произошло. Тактичность проявляет только один из посвященных в неприятную историю персонажей – букмекер Миллер, который неожиданно оказывает Хестер квалифицированную медицинскую помощь.
Миллера играет тот самый Алимпиев, который клеил усы, и лучшие эпизоды спектакля – те, где отличные актеры Ткаченко и Алимпиев ведут дружеские беседы, из которых выясняется, что смысл в жизни все–таки найти можно, и он не снаружи, а внутри человека, особенно если человек талантлив. Основанная же интрига – та, что в свое время позволила причислить драматурга Теренса Рэттигана к «молодым рассерженным», атакующим добропорядочных снобов, – заключается в том, что молодая леди, бросив мужа, самого известного и авторитетного лондонского судью, живет с молодым любовником. И вот с этой–то интригой на сцене явные проблемы. С одной стороны, режиссер Александр Баргман вполне резонно решил, что раз эпатировать публику самой ситуацией больше невозможно, удивить ее нужно чем–то другим. Более того, он даже придумал чем: интимную драму превратил в драму–дискуссию – «открытый прием» доходит до того, что сцена вдруг превращается в трибуну и герои вместо внутренних монологов произносят публичные речи. Проблема мужчины, который, заигравшись в гольф и забыв о дне рождения возлюбленной, обнаруживает дома предсмертную записку, – то есть, попросту говоря, проблема женской тирании и истерии, – остроты за полвека не утратила, скорее наоборот. Беда только в том, что дискутировать с героем, которого придумал актер Роман Агеев, невозможно: это игрун, вполне довольный собой и мало интересующийся публикой, если она ему не аплодирует. Истукан–судья по прозвищу мистер Справедливость (Александр Бредель), испытывает по ходу действия не больше эмоций, чем статуя богини правосудия. Так что реальный диалог возникает только с Хестер умницы Натальи Ткаченко. С нею можно весьма плодотворно обсудить важные вопросы: например, отчего прекрасные, как богини, женщины, связываются с полными идиотами и какие существуют из этой ситуации выходы, кроме домашней газовой камеры. Или как можно в две секунды отправить в нокаут соседей, сующих свой нос в чужие дела.
Жанна Зарецкая,
Афиша, 14 апреля 2008