Театр им. Ленсовета. «Чеховъ. Водевиль»
В то время как партия и правительство изо всех сил борются за укрепление ячейки общества и демографический рост, режиссёр Андрей Прикотенко поставил спектакль, направленный против семьи и брака. Это смелое решение. Для постановки этого спектакля он выбрал одноактовки Чехова, в минувшем году назначенного «нашим всем» и поставленного везде, где только можно. Это тоже смелое решение. Спектакль назван «Чеховъ. Водевиль». И это тоже весьма смелое решение, потому что чего-чего, а водевиля как такового в чеховской драматургии не водится. «Шутки» есть. Комедия, в которой главный герой застрелился, есть, а вот водевиля нет.
На этом, впрочем, смелость решений заканчивается, и начинается нечто странное. На сцене театра имени Ленсовета происходит заурядное развлекательное действо, незатейливое до неприличия, и зрителю искушённому постоянно приходится напоминать себе: «Этот режиссёр поставил „Эдипа“ и „Лерку“!», а зрителю неискушённому… Впрочем, неискушённому всё равно, наверное.
Неискушённый зритель получает искреннее удовольствие. Неискушённый зритель создаёт аншлаг, не уходит в антракте, бурно рукоплещет на поклонах и весело хохочет во время действия. Ну и не искушайте его без нужды! Сюжет лихо катится по прямой, минуя подтексты и полутона, и все отступления от текста, всякие там элементы трактовки или сценические метафоры, заключены в фарсовом штукарстве. Ну, или шакальстве, если говорить грубо. Потому что хорошенькая мадам, с весёлым визгом напрыгивающая на своего супруга в общественном месте в присутствии посторонних, – один раз это фарс. А несколько раз и обстоятельно – это уже для тех, кто не понял. А когда актёр начинает играть подробно для тех, кто совсем не понял не то что с намёка, а даже с первого раза, – это, к сожалению, уже не фарс. Это хуже. Хуже и для актёра, и для режиссёра, и для автора, и для зрителя. Которого опять обманули. Обещали «Водевиль», а показали площадной балаган с петрушкой. Кстати, «Чеховъ. Балаганъ» на афише смотрелось бы тоже здорово. И уж точно честнее.
В роли главного петрушки, естественно, Александр Новиков. Умный, тонкий, изысканный артист опять назначен на роль никудышного тюхи. Его Иван Васильевич Ломов – сквозной персонаж спектакля, он не только женится на Наталье Чубуковой в первой части, он во второй пишет липовый отчёт для директора банка Шипучина и изгоняет из его кабинета бесов в лице назойливых, глупых и пошлых женщин, а в третьей жалуется на загубленную жизнь в рамках лекции о вреде табака. Во второй части, в «Юбилее», Новиков великолепен. Вопреки безобразию, творящемуся на сцене, он рисует жёсткий, внятный характер самоценного, закрытого, сильного человека. Он подробно отыгрывает всё происходящее вокруг, и его оценки и реакции в основном куда содержательнее и изящнее, чем это самое происходящее. Правда, совершенно непонятным остаётся, как получилась такая интересная личность из дёрганого, трясущегося, задыхающегося, кривенького Ломова из «Предложения», и уж тем более – куда эта личность делась к финалу жизни, к рассуждениям «О вреде табака», где Ломов вял, уныл и занудлив. И при чём тут женщины, которые, по замыслу режиссёра, должны были загубить этого хорошего человека. Женщины там – вполне проходные фигуры.
Женщин в спектакле три. И ещё три девки в доме Чубуковых, красивые, молчаливые, лукаво поглядывающие на хозяев и гостя. Отчего же непременно девки и когда было отменено крепостное право – это в данном случае неважно, девки роли не играют. Играют женщины. Мадемуазель Чубукова, впоследствии мадам Ломова, в исполнении Ульяны Фомичёвой вульгарна, как советская Элиза Дулиттл, разгуливает по дому в исподнем, жестикулирует и интонирует хуже любой девки, – впрочем, зрителю нравится. Ему смешно. Татьяна Алексеевна, жена Шипучина, – прелестная Александра Камчатова, – немногим лучше, этакая мещаночка-канарейка в халате и корсете, кокетливая и развратная. Если, конечно, канарейки бывают развратными. Впрочем, зрителю по-прежнему смешно. Суровая Мерчуткина – Галина Субботина – поначалу кажется отличным контрастом жизнерадостным молодкам, но вдруг ни с того ни с сего эта зануда рвёт с себя одежды и кидается на первого встречного, – зачем, почему? Потому что зрителю смешно, наверное. Или потому, что все бабы дуры. Или стервы. В общем, всё зло на земле от баб. Такова мораль.
А ещё на сцене стоит шкаф. Все три части спектакля стоит один и тот же шкаф, в котором однажды обнаруживается скелет, – и это так же плоско, как бескозырка моряка-попутчика в багаже мадам Шипучиной. Шкаф – главная «чеховская» деталь во всём водевиле. Помним же, совсем из другой комедии: «Твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания». Вот такие вот люди получаются в лучшем будущем. С таким вот добром и общественным самосознанием. И единственное, чего у них точно не отнять – так это бодрости.
Елизавета Минина,
«Империя драмы», № 35, апрель 2010