– Только без обид: лицо у вас, Сергей Семенович… короче, то ли аристократ, то ли алкоголик.
– Для начала дружеской беседы неплохо! А если объединить: аристократ-алкоголик? Барон из «На дне», например? Только я – СимОнович, настаиваю. (Папа – Симон.) Хотите? – И чаек протягивает. Греемся, пока воет за окном.
…Дрейдена на интервью – не очень-то. Да и меня тоже: сиди слушай иной актерский бред, по сотому кругу сплюнутый. А потом колупайся, находи интригу. А Дрейден – птица. Его на лету ловишь. Его «учитель» запал мне еще по «Окну в Париж»: без сального обаяния, без наигрыша, – актер? Да просто свободный организм в кадре. Дождался титров: «В главной роли – Сергей Донцов». Потом Сокуров свой «Ковчег» презентует… Смотрю: опять он. Но в титре: «роль Странника – Сергей Дрейден». А сейчас он в Москве на пару дней (сам-то – питерский): вместе с Ренатой Литвиновой делает кассу МХТ своим Гаевым…
…Нет, правда: сегодняшний МХТ – редкий случай увидеть «театрального Дрейдена». Вот спросил: «В каком театре служите?» Это не подвох. Еще недавно у Сергея Симоновича было три названия в БДТ. Списали?
– Я перестал ощущать движение внутри себя – это про игру. А повторять пленку не хочется.
– Но восемь лет вы играли свою знаменитую «Немую сцену» – моноспектакль, где одни импровизировали всего «Ревизора». И это кануло в Лету?
– Всякий раз импровизация длилась в пределах 1 часа 10 минут. Прошли годы. Сейчас засекаю: получается час сорок. Композиция та же, персонажи те же, а время – большее. В чем дело? Ага, постарел. Организм замедляет ход, берет передышку. Он-то знает, сколько сил осталось и что еще впереди! И я отказался продолжать это.
Честен. С собой, по крайней мере. А то слышал сто раз: стоит ветхий театр, приводят туда «молодого-перспективного» главрежа, а старики-актеры трясутся – выкинет он их на улицу или даст отсидеться. Для Дрейдена подобные примеры оскорбительны.
– А что это за чехарда с титрами: то вы Донцов, то Дрейден?
– В память мамы в 1989 году в титрах фильма «Фонтан» я назвался Донцовым. (Мама была актрисой, мастером художественного слова. «Донцовым» в школьные годы я объездил пионерлагеря вокруг Ленинграда: в месткомах фабрик и заводов, где мама выступала, ей дарили путевки.) Тем самым я хотел отделить работу в театре от работы в кино. Ведь в театре я полностью отвечаю за то, что делаю, а в кино… Все хорошо: сценарий интересный, режиссер – само очарование, партнеры – достойные, а в итоге – общее место и ты в середине. И исправить ничего нельзя – пленка крутится. Так что к Дрейдену я вернулся только в «Русском ковчеге» Сокурова. Тем более что мой персонаж – иностранец…
– Только персонаж?
– Нет, и я тоже, в какой-то степени. Дед мой – Давид – до 17-го года владел маленькой типографией в Петербурге, вроде тех, которые сейчас печатают визитные карточки, меленькие рекламки и тому подобное.
– В Петербурге? Что-то я припоминаю о черте оседлости…
– Ну конечно: прадеду Шимону позволили жить в столице империи только потому, что он 25 лет отслужил в царской армии. Его семье было выдано официальное разрешение. Интересно, что типография деда значилась в книге «Весь Петербург» за 1898 год, я нашел ее точное расположение, а еще узнал, что дед имел свое место в синагоге, абонемент по-нашему. Дед же с материнской стороны – Иван Донцов – был старшим дворником Казанского собора (что-то вроде управдома), ведал огромным хозяйством. Вот так во мне сошлось иудейство и православие. И ничего – мирно живут.
– Ну а что, ваши мама с папой… были в разводе?
– Да, да, да. Не переживайте так. Хотя до развода их развела еще недобрая сила. Я-то был в пионерских лагерях, а папа был в лагерях Сибири: Мариинская система, п/я №… Пять лет из десяти присужденных он пробыл там до освобождения и реабилитации в 1954 году.
– Отец учился в знаменитом месте, – продолжает Сергей Симонович. – Тенишевское училище знаете? Из него много кто вышел – например, Дмитрий Шостакович… А в классе с папой учился сын Корнея Чуковского – Николай. Так вот, в 20-е годы отец стал личным литературным секретарем Корнея Ивановича. Тогда у всех крупных литработников были такие помощники (в 80-е годы я сам формально числился подобным секретарем знакомого члена Союза писателей, ибо, не имея постоянного места службы, мог быть наказан за тунеядство). В дневниках Чуковского не однажды можно встретить: «Симочка, Симочка…»
– А потом?
– Отец сам стал печататься. Рецензировал спектакли. Но началась война. Александринский театр, куда отца пригласили завлитом, эвакуировали в Новосибирск. Только приехали, помню… Сентябрь. Листья пожелтели. Падают. Сидим в здании, отданном под театр: отец, мать беременная…
– Кем беременная?
– Мною! Сидел-сидел внутри, а потом решил показаться: «Ну и что тут у вас дают?». Там же и почти в то же время родился Андрюша – сын актера Николая Черкасова. Но вот что взаправду удивительно: вырос я на молоке дочки Всеволода Мейерхольда – Ирины Всеволодовны.
– Да что вы говорите?!
– Факт моей биографии. У Ирины Всеволодовны на руках была годовалая дочь Катя – молока хватало еще и на Андрюшу Черкасова, и на меня. Эта щедрость Ирины Всеволодовны описана сыном Петей в его «Книге о родителях». …А в 44-м отец становится завлитом Камерного театра Таирова, мы переезжаем из Сибири в Москву, живем буквально за кулисами театра и в 1948-м возвращаемся в Ленинград. Через год отца арестовали как врага народа… Освободившись, он какое-то время прожил с нами, а потом переехал в Москву.
– Вы виделись с ним?
– Только на каникулах. Отец водил меня в «Современник», тот еще – в гостинице «Советская». Жадно «знакомился» с Ефремовым, игрой чудных артистов.
…Как итог этого «знакомства» в Донцове-Дрейдене помимо прочего родился «махающий артист» – человек самой экспрессивной жестикуляции. Думаете, почему он в «Русском ковчеге» все время ходит «руки за спину»? Спасибо, что Сокуров прежде отснял черновой вариант – прикинуть, как все будет. При просмотре черновика у Дрейдена было одно на уме: бежать! Бежать прочь и не позориться. Редактор фильма лишь качала головой: «Да-а, Сергей Симонович, вам надо что-то делать с руками…» Тогда-то он и «склеил» их на пояснице.
– На самой первой встрече, – отзывается Сергей Симонович, – Сокуров высказался о пластике и звучании персонажа: «Он похож на птицу». Я помнил про это, но специально не сочинял клюв и крылья. Но мне кажется, летательное существо получилось…
…На красивую роль в фильме Юрия Мамина «Окно в Париж» Дрейдена взяли не сразу. Французы – соавторы постановки – сказали: «Он же староват для картины!» Мол, поглянцеватее нужен. На что Мамин парировал: «Ничего, мы его… упакуем». Артист вспоминает с содроганием:
– И начали парики надевать, румянить, молодца из меня делать. Я чувствую, как у меня аж задница вспотела. А лица нет. Чувствую, как мне хочется встать и уйти навсегда. Юра рядом стоит и шутит, какая-то дура рядом стоит и шутит… Я сижу и шучу… Но свинцом наливаюсь. Так на фотопробах и остался со «свинцовым глазом». Не пойдет. После мне позвонил Юра и сказал: «Мы найдем тебе какую-нибудь роль, что-нибудь придумаем…» Я огорчился: ведь в мыслях так и взлетал уже по Эйфелевой башне. Готов был «нырять» в роль. А мне сказали: будешь ходить в другой бассейн и в другое время. Месяц прошел. И вдруг вечером звонит Юра и говорит: «Сережа, я остановил съемки. Не могу, не получается. Давай?..»
– Это вы все про парики… Не любите, значит? Но Сокуров в «Русском ковчеге» все равно заставил надеть?..
– Не заставлял. Меня на роль вообще без проб взяли. Привели к гримерам… Показали изображение маркиза де Кюстина – один де Кюстин, а другой «как бы де Кюстин». Все стены гримерной увешаны: усы, бакенбарды, брови, на столах разложены носы, уши и парики, парики, парики… Я скажу так: переодеться еще можно, в одеждах есть какая-то прелесть, может быть подсказка, но парики… я костенею при виде их! А тут под столом стояла коробка с «перке» (настоящие волосы, из них сооружают небритость, вклейки-вставки делают, подсобный, рукодельный материал). Я, значит, вижу какие-то завитки… И у меня рука сама тянется! Хватаю эту штуку в завитках и прикладываю к голове. И… чувствую: это то, что надо. Гримеры даже ахнули.
– Там целая фраза, что «у настоящего писателя должны быть хорошие волосы».
– Верно, эта фраза возникла уже на озвучании. Нет, все это хорошо, но к концу фильма я просто падал от усталости.
– Еще бы: такой маршрут! И снимается зараз, без дублей и склеек.
– Это была моя первая задача: пройти весь маршрут ногами. Чтобы даже не задумывался. И помогло мне знаете что? Я когда-то с геологами работал – у них же есть свои привязки по маршруту… Особенно по тем районам, где можно потеряться.
– Когда это вы с геологами работали?
– С 85-го года – три сезона.
– Зачем?
– Надо было деньги зарабатывать. Носил пробы. Эти геологи были научными – докембрий их интересовал, вечность такая. И это изумительно, что вы: я был в высокогорной экспедиции. Нас – семь человек – забрасывали на вертолетах, мы подолгу не видели никого, кроме золотоискателей… Муйский хребет, Западная Сибирь. Представляете: открытые граниты, промытые, чистенькие – просто экспонаты. Так вот, они делали сколы, а потом это все собирается, и ты несешь это на базу – туда, где лагерь разбит. Бывало, что вдвоем с геологом уходили дня на три, с маленькой палаткой, я и куховарил там… Свобода прежде всего.
– Сергей Симонович, так мало искреннего в этой профессии актерской. Как вас туда занесло?
– Вот думаю – как. Пытаюсь воссоздать того Сережу. Но себя подлинного не очень-то помню. Постоянно что-то досочинял про себя, приписывал…
– Таланты?
– Многое. Кем только себя не воображал. И врал про себя людям, просто «парил»: «девчонок у меня много», и то, и се…
– Ну, девчонок-то много не бывает.
– С этого и начинается актерство: воображаешь себя в желаемой ситуации, так ярко себе себя представляешь и веришь в эти видения… По молодости все «желаемые ситуации» крутятся вокруг девчонок, так ведь?
– Так. Но потом ведь и до женитьбы недалеко.
– Очень близко. Я четыре раза был женат. Три был и один раз есть. У меня четверо детей.
– От четырех браков?
– От трех.
– А вот ответьте мне: неужели нельзя с одной?
– Ваш вопрос мне напоминает, как классе в пятом мы танцевали танго в пионерском лагере под аккордеон – девочка с девочкой, а мальчик с мальчиком, – и шепотом клялись: «С нею танцевать? Ни-ког-да!» Кто сказал, что жизнь прожить нужно только с одной женщиной и детей иметь только от одной женщины? И если у кого-то это так сложилось, то почему он – образец для подражания? А я – нет? Это все такие тонкие материи, имеющие отношение к слову «судьба», и оспорить это еще никому не удалось… Но давайте вернемся к театральному существованию – эта часть моей жизни более осмысленна.
– Так сомневались?
– Очень. Актер я – нет ли? Помню, на эти мои сомнения мама говорила: «Реши для себя!» А я молод был. И куда только не заносило. Уходил из театра, шоферствовал – развозил ночью хлеб, а днем пьески сочинял и разыгрывал со своим товарищем.
– Да, театром нельзя заниматься формально.
– Сейчас вообще очень мало артистов. На свете их мало. Играют – все. А настоящих…
– Чувствуете, кто настоящий?
– Я не педагог, но это видно сразу!
– Так-так. Вот я и смотрю, что в кино вы попадаете редко, но метко, будто бог упасает от всякого г…
– Не редко. Просто не все картины, в которых я снимаюсь, имеют выход на экран, но появляются на фестивалях. Например, в 2001-м у меня было шесть картин. Тогда мне исполнилось 60 лет, и очень важна была пенсия. Поскольку я не служил в театре…
– …то пенсия маленькая получалась?
– Я же не придумывал стаж, не сочинял справки, как в школе! А на «не такие роли» меня почти и не приглашают: по типу не подхожу, слава богу.
Такой вот человек. Которому повезло от рождения просто быть самим собой. И «упаковыванию» он не подлежит. Про интервью мне говорил, визируя: «Слушай, ну чего ты связно выстраиваешь за мной предложение? Я же все равно так не говорю!» Да бог с ним, Сергей Симонович. Наступит день, и руки, пока склеенные на пояснице, обретут движение.
Ян СМИРНИЦКИЙ «Московский комсомолец» №1524 от 3 марта 2005