В кинотеатре «Родина» состоялась премьера фильма Владимира Непевного «Дрейден-сюита». 27 сентября фильм покажут в Москве, «На Страстном», а 29 сентября – в Петербурге, в Театральном музее.
«Входит свободный человек» называется одна из пьес Тома Стоппарда.
Но это не начало текста. Начало будет другое.
Начало. Вот кто мне скажет, почему с Сергеем Дрейденом у меня всегда связано абсолютное счастье?
Почему от встреч с ним (…Малая Садовая 1970-х, я, студентка, бегу в институт, а он подъезжает к служебному входу Комедии на велосипеде, или гуляет с собакой по Моховой 2000-х, или импровизирует великую «Немую сцену» в Доме актера или ее же в Германии, или выступает киноартистом в «Окне в Париж» и «Русском ковчеге», или с полным погружением играет Ротмистра в «Отце» Августа Стринбдерга, или просто рассуждает о театре) – всегда хочется буквально бежать-лететь и «блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи»? Или, наоборот, удавиться оттого, что живешь не так, – и срочно делать что-нибудь, чтобы переменить свою собственную участь… (Сейчас бы он сыграл оценку: «А что ты хочешь? Дыхание таланта!..»)
Ну, конечно, уникальная творческая природа Сергея Симоновича Дрейдена тут, как говорится, не последнее дело. Но еще больше при чем тут – свобода, избранная им как способ существования, как человеко-роль, как тотальная пьеса, в которой он проживает свою жизнь. Потому и хочется удавиться, что тебе самому это не удается. И Дрейден тут всем укор. Немой.
Кто живет свободнее него? Да никто! А аккуратнее? В смысле – этически безупречнее? Фиг найдете! Потому что он свободен, а свободный человек сосредоточен, не мажет, не путает, не забывает сказать спасибо, приходит, когда обещал, надписывает конверт аккуратно, не бегает, запаренный, от роли к роли, а занят собой и не отказывает себе в удовольствии подумать о высоком («За ваши чувства высшие цепляйтесь каждый день», – читает Дрейден Бродского, на дачном диванчике в фильме В. Непевного), выпить рюмку, порассуждать и углубиться в то, чего требует душа…
За ним ходить бы и ходить всю жизнь с диктофоном… Мне не повезло: удалось только несколько раз, но и за эти несколько Дрейден ужасно многому научил меня (сейчас бы он сыграл оценку: «Не тебя одну, между прочим!»). А Владимиру Непевному как-то удалось надолго вписаться в вольные маршруты Сергея Симоновича, войти как будто в доверие (хотя и не совсем…), присоседиться с наблюдающей камерой, опять же не раз выпить, в результате чего и возник прелестнейший, тонкий фильм «Дрейден-сюита». Вот уж не юбилейный. Судя по просмотру еще летом, и сам артист этого художественного эффекта ожидал не вполне. Но дрейденовскую свободу удалось уловить замечательно. Потому что Володя Непевный и сам отчасти такой: не торопится, любит рюмку выпить, на тонких монтажных вещах сработать. Это обстоятельство важное.
Не менее важно, что Дрейден в кадре прекрасно понимает, что снимается в кино в роли Дрейдена (один раз теряет бдительность, но исключительно в застолье). Он играет себя, артиста Сергея Дрейдена, на камеру Владимира Непевного («„Расёмон“» пошел!« – комментирует, идя по сельской дороге, тот кадр, который режиссер еще только снимает). И во время репетиций «Вина из одуванчиков» (часть фильма – репетиции спектакля Адольфа Шапиро в нашем ТЮЗе) шепчет в ее, камеры, сторону: «Это реплика Гаева…».
Он подглядывает и за Непевным, и за студентами курса Л. Грачевой, репетирующими с Шапиро («озабочены результатом – угодить режиссеру, а не своим внутренним… иждивенцы… их так воспитывают… готовы исполнить, а не приносить свое…»), он дает им мастер-класс по этюду, властно беря репетицию в свои руки. Словом, он тут – «настоящий полковник». Которого репетирует.
Сюита-Дрейден состоит из нескольких чередующихся линий.
Непевный снимал тюзовские репетиции.
Снимал вечер Дрейдена в Музее Достоевского, где тот рассказывает о себе, о родителях, о Камерном театре, в котором работал завлитом отец, Симон Давыдович, а Коонен разговаривала с маленьким Сереженькой – буквально как «старик Державин»… Он показывает свою жизнь в картинках (Дрейден же еще и рисует!).
Снимал на улице, в электричке, на даче, на природе, на кладбище.
Все. Дальше эти сюжеты монтируются.
Кладбище неуловимо зарифмовано с умирающим полковником. Не прямо, нет, очень исподволь, но ведь тема смерти – она и есть тема смерти…
Или вот могила шестидневного брата Шуры Дрейдена идет встык с детскими фотографиями самого Сережи и его рассказами об аресте отца…
Лежа на дачном диванчике, Дрейден не только читает «Шествие» Бродского (Романс для Честняги и хора) и не только объяснит потом, бредя по дороге, что такое для него Бродский (тут мы, несомненно, вспомним «Мрамор»). Он говорит о том, как устал (вот на ногах делают татуировки «Они устали»…) Ноги прикованного к креслу Полковника, по которым он бьет, чтобы они начали как-то ходить, – тоже ненавязчиво «сыграют» здесь…
Короче – умный монтаж.
«Я предлагаю этюд… Я придумал одну штуку…» – говорит Дрейден на репетиции. И идет в этюд. Шапиро смотрит. А я смотрю на экран и вспоминаю всю эту историю с легендарными дрейденовскими этюдами, его ежедневным тренингом.
Что-то пафосный выходит фильм. А он не пафосный – куда ж Дрейден и без юмора? И куда он без зрителя? Ау, зритель! И однажды Непевный долгим планом снимает этого самого благодарного зрителя, зачарованного дачного соседа, под рюмку загипнотизированно слушающего какой-то дрейденовский рассказ. И только актерский палец шурует в кадре под нарастающее «Как во городе было во Казани». Ну очень смешно!
«Был ли я честолюбив? Наверное», – рассуждает, лежа на диванчике, Сергей Симонович Дрейден. И признается, что представлял себя то теннисистом, то велосипедистом… Этот образ фигурально применим и к его творчеству, где он и теннисист, и баскетболист… Ему нравилось именно играть, тренироваться, а не твердить заезженный репертуар. Потому уходил, не получал премии. «А теперь хожу. Это поглаживание себя по голове: „Ты хороший, Сережа“».
(Однажды за кадром играет «Цыпленок жареный».)
Насчет премий оставлено на финал фильма. Роман Громадский вручает нашему герою премию, коря власти за невнимание к выдающемуся артисту, а артист, стоя за величественной спиной народного Громадского, строит клоунские горестные рожи, утирает слезу и оплакивает себя, несчастного. Когда-то, играя лакея Видоплясова, он так переигрывал Фому Опискина – Льва Лемке. Был скандал, собрание по поводу непозволительности этюдов за спиной… Теперь все так же аплодируют стоящему за спиной оратора, а Громадский не понимает, чему смеются. Снято!
Для сюиты, как известно, принципиальна связь с песней и танцем. Непевный начинает фильм кадрами из фильма «Происшествие, которого никто не заметил» режиссера Александра Володина. Да-да, в единственном фильме, который снял Володин как режиссер, молодой артист Дрейден совершает пляску разнорабочего у костра, а Жанна Прохоренко счастливо смеется, глядя на эту сцену.
В одном из кадров режиссер Непевный деликатно-монтажно зарифмует это с несколькими танцевальными движениями долговязой клоунской фигуры артиста возле ТЮЗа, но не более, исключительно тактично, ведь есть еще танцевальный уход Полковника в спектакле «Вино из одуванчиков» – под «Бесаме мучо». Так что в остальном это внутренний танец. То ли сарабанда, то ли куранта… Но, пожалуй, не жига.
Дорогой Сергей Симонович! С 75-летием я Вас своевременно не поздравила, потому что хотелось, знаете, асимметрии. И я решила написать текст без привязки к дате и «в одно касание». Этюд, короче. То, что Вы сейчас прочитали, – чистая импровизация. С коленки посылаю в блог нашего журнала, которому Вы, в общем, не чужой: смотрите на нас каждый день со стенок своим фотографическим лицом. Особенно нравится, где с рюмкой, Мариной Азизян и Юрием Борисовичем Норштейном. Помните? Лучезарно было. Заходите еще, пока подвал жив, а то нам недолго осталось.
Немая сцена. Импровизация пальцами закончена. Занавес. Все бегут в кино.
Марина ДМИТРЕВСКАЯ блог «Петербургского театрального журнала», 21 сентября 2016