Когда руководитель «Белого театра» Михаил Чавчавадзе и заместитель директора музея Достоевского Вера Бирон предложили мне участвовать в этом проекте, я несколько опешил. Достоевский… «Записки из Мертвого дома»… Колония для несовершеннолетних в Колпино… и два артиста: Валерий Кухарешин и я… Как это будет? Играть там – возможно, но там репетировать, да еще не с артистами, а с преступниками!! Но сразу было понятно одно – это акция не профессиональная, а, прежде всего, человеческая. Мы с Валерой согласились, хотя понимали, что будет непросто. Играли с нами мальчики от пятнадцати до двадцати одного года, «играли», если так можно сказать, самих себя. Почти у всех сроки за серьезные преступления: убийства, изнасилования, грабежи… Странно. Все это где-то там, параллельно с тобой, в кино, по телевизору, где-то… А здесь вот оказалось рядом. Когда их увидели в первый раз, помню, поразились – лица открытые, светлые, почти ангельские. На самом деле все сложнее. Попытаться дать им возможность через театр задуматься, взглянуть на себя – в этом была, как мне кажется, задача этого проекта, этого спектакля. Я помню, один из моих знакомых удивился – зачем играть про каторгу в тюрьме? Почему не комедию, не водевиль? Но после спектакля помню свои ощущения: именно про это и именно здесь. Те, кто был на сцене, и те, кто смотрел (а смотрели все заключенные и родители «артистов»), слушали и слышали Достоевского. Это было про тех и про них. Это было, это есть сейчас – ничего не изменилось. Про «неравенство наказаний за одни и те же преступления», про «временное сожительство», про одиночество… Они очень понимали, про что писал Достоевский. Мы с Валерием читали текст от автора, а ребята были реальными каторжанами, играя их и будучи ими. Этот каторжный мир был на сцене, в зале зрительном, вокруг. В спектакле эти мальчишки собирались группкой то вокруг Валеры, то вокруг меня. Мы читали монологи, а они слушали. Как они слушали… И на репетициях, и на спектаклях – искренне, по-настоящему. В профессиональном театре артисты так не слушают, не слышат. Репетиции были для них глотком воздуха, они нас очень ждали, и мы это чувствовали. Многое предлагали, хохмили, импровизировали. Одна сцена в спектакле была построена на их тюремных жестах. Исполняли они это мастерски, и зрители-заключенные реагировали на каждый жест. Вообще, такого внимательного зрителя, как на том спектакле в колонии, я никогда не видел. Финал этого спектакля был удивителен по своей простоте и, вместе с тем, пронзительности. Бритые подростки играли в кукольный театр – театр в театре – театр в тюрьме – рассказ «Мальчик у Христа на елке». Я до сих пор не могу забыть, как они, укачивая, передавали из рук в руки марионетку-мальчика. Финал во имя этих ребят и для них…
Играться этот спектакль больше не будет. Кто-то уже освободился, кого-то перевели во взрослую колонию, кому-то осталось немного. Сейчас, вспоминая об этом проекте, об этом спектакле, думаю – дай Бог этим мальчишкам, и тем, кто играл, и тем, кто смотрел, выйти поскорее из этого Мертвого дома и никогда, никогда туда больше не возвращаться… Дай Бог!
Сергей Бызгу,
«Петербургский театральный журнал», № 37, 2004