– Почему Вы выбрали именно эту пьесу?
– Мне ее принес Александр Баргман. Пьеса очень любопытная, абсолютно женская история. Наверно, Бизё не предполагал увидеть моноспектакль, а хотел, чтобы трех женщин играли три разные актрисы. Но мне показалось, что это должна делать одна актриса в определенных обстоятельствах: женщина, помещенная мной в клинику неврозов.
– Первоначально роли всех трех женщин исполняла Елена Биргер. Что изменилось с приходом Александры Сыдорук?
– Все изменилось: это две разные планеты, две разные актрисы с разными темпераментами. Наконец, одна – блондинка, а другая – брюнетка. Когда Елена ушла из спектакля, мы хотели закрыть его. Но та команда, которая в меня поверила и пошла за мной, сказала мне «нет», детей не бросают, мы не можем попрощаться с этой историей.
– Как Вы считаете – каким должен быть режиссер?
– У меня была единственная режиссерская проба. Наверно, какому-то актеру нужен кнут, какому-то пряник, я еще мало что понимаю, поэтому пока у меня все время в руках кнут. Я действую путем проб и ошибок, «слизываю» поведение с больших режиссеров, существующих в той эстетике, которую я принимаю. Это, безусловно, Александр Морфов, Кама Гинкас.
– Почему действие спектакля перенесено в клинику неврозов?
– Именно так я восприняла внутреннее состояние героинь: Бабушку, беседующую с потусторонним миром, Мать, не снимающую шапку (ей все время холодно), наконец, Дочь-наркоманку, готовую на «всё», лишь бы заполучить желанные джинсы. Разве это не психические отклонения? Чтобы уйти от одиночества, ты начинаешь себе придумывать жизнь.
– Ваши героини больше женщины или невротики?
– Любая женщина – невротик, и в то же время настоящая женщина – загадка, абсолютная непредсказуемость. В одной семье принципы и привычки, чаще всего, передаются по наследству. В этой семье – генетика женского одиночества.
– В чем на Ваш взгляд заключается трагедия этих женщин?
– В покорности. Поддаваясь в этом мире унынию, мы перестаем бороться за себя, прежде всего, как за женщину. Потому что каждая женщина рождается красивой. В нашем спектакле только Бабушка – настоящая женщина, единственная, кто следит за собой. Она будто пришла к нам из чеховского пространства. На мой взгляд, очень важно, чтобы женщина любила себя. В противном случае, ее не будет любить никто и никогда. Я должна смотреть в зеркало и нравиться себе, и тогда я буду нравиться окружающим. Это женский труд, и это правильно. Мы же королевы!
– Бизё часто называют женским драматургом, но в пьесе все равно присутствует сторонний иронический взгляд.
– безусловно. Мужской взгляд на женщин априори ироничен. Когда Бизё смотрел спектакль, он очень насторожился от того, что зритель начал смеяться над некоторыми жуткими вещами. Он сказал, что писал про трагедию, а мы прочли все иначе. Мы постарались сохранить иронию во всех проявлениях. Бабушка, проснувшись утром, уже знает, что умрет сегодня. Собираясь в гроб, она сама же обо всем рассказывает, при этом, не забывая попудриться, подкрасить губы, приклеить накладные ресницы.
– Пьеса – это монолог трех женщин. Что движет спектаклем, в котором почти нет внешнего действия?
– Мы с художником сочинили много визуальных эффектов. Я заставляла актрису все время работать, чтобы внутренняя жизнь героини оправдывалась верным «жестом». Например, Мать разговаривает со своими вещами, – будь то крем, перчатки или сумочка. Это «диаложное» существование создает электрическое поле. Нельзя допустить, чтобы актер превратился в докладчика.
– Этот спектакль только для женщин?
– Мне хотелось сделать очень искреннюю историю, без назиданий и без поучений. Это просто размышления о нашей жизни. Наш спектакль для всех.
В. Шапошникова,
Правоинформ, 5 марта 2012, №10 (724)