Э. Кинтеро. «Мыльные ангелы» (по мотивам пьесы «Тощий приз»). Драматический театр им. В. Ф. Комиссаржевской.
Постановка Александра Морфова, художник Александр Горенштейн
Приметы фирменного «морфовского спектакля» в новой постановке театра им. Комиссаржевской налицо. Пьеса – неизвестное в России сочинение кубинского драматурга «Тощий приз» – превращена в материал для импровизаций, и новый текст возник во время репетиций (так было, например, с «Ваалом» Брехта). На сцене – сыгранная компания актеров, хорошо знакомая с Александром Морфовым и его способом работы. Все они получили возможность создать свои роли на основе написанного у Э. Кинтеро – или вовсе «из ничего», придумать персонажа заново.
Как обычно, много музыки Артура Мкртчяна, исполняемой артистами вживую. И самое привлекательное в спектакле, особенно поначалу – это «роевая» жизнь персонажей, создаваемая актерами на площадке. Кажется, что двухэтажная конструкция – домулей, наполненный жителями-бедняками, – жужжит и вибрирует, потому что каждый актер своему герою нашел много конкретных занятий и заполнил всяческими действиями все до одной минуты существования на сцене.
Рассказывает свои сны и баюкает младенца Лола Ольги Ариковой, ее муж Эвелио – Иван Васильев готовится к войне против США, каждый вечер выходит на работу проститутка-трансвестит Жаклин – Юрий Ершов, Доминго – Виктор Крылов ищет одеколон, который в очередной раз выпила его супруга Кармелина – Александра Сыдорук… Мужчины издеваются над чувствительной героиней Евгении Игумновой: когда она входит в дощатый туалет, все дружно начинают его раскачивать, после чего Тереза вылетает оттуда с криком: «Землетрясение!» Муж Терезы Рауль – Родион Приходько часами разговаривает по телефону (жена думает, что с мамой, но всем известно, что с любовницей). Вспыхивают перепалки, слышен смех, детский плач, крики… Морфов и его актеры не старались воспроизвести особый латиноамериканский колорит: квартал Ангелов в Гаване чем-то похож на бедный и веселый квартал в Одессе. Торговцы «травкой», мелкие жулики, моряки, многодетные мамаши и гулящие девицы носят иностранные имена, но ничего специфически «кубинского», кроме ярких цветных рубашек, в них нет. А уж бездомное семейство, путешествующее со всем нищенским скарбом, – беременная Хуана Оксаны Базилевич, ее дети – двое маленьких и великовозрастный Хуанито (Денис Пьянов), ее свекровь – маразматичка мама Чоли в инвалидном кресле (проказливую и вредную старушку-сквернословку, к удовольствию зрителей, играет Анатолий Горин) – кажется еврейской «мишпахой», беженцами, спасающимися от погрома. Напоминает «Поминальную молитву», а Чоли так и хочется сказать: «Мама, ориентируйтесь!»
Протагонистами в «комиссаржевских» спектаклях Морфова обычно становились мужчины, а вот в «Мыльных ангелах» главная героиня – Илуминада Маргариты Бычковой. Как и в «Сне в летнюю ночь», ее партнером режиссер делает Сергея Бызгу, таким образом, в центре спектакля оказывается дуэт двух лирических клоунов. (Я имею в виду амплуа актеров, но и по сюжету персонажи – бывшие циркачи.) Правда, персонаж Бызгу, отставной клоун-канатоходец, страдающий эпилепсией и склонный к суициду, почти весь первый акт молчит и прячется от своей супруги и от шума, производимого соседями, под крыльцом дома (а вернее, под помостом, как бы под «сценой»). Только во втором действии он начинает говорить осипшим от долгого безмолвия голосом. Причем его монолог открывает нам грустную истину: Октавио не так мил и симпатичен, как мы думали (разве Бызгу может играть неприятных героев?..). Он-де и не любил никогда свою жену, и женился на ней только из-за ее уродства – чтобы публику в цирке забавлять и «разогревать» перед его выходом, и с собой раз за разом пытается покончить только ей назло (мстит за то, что она его лишила цирка). Зрители недоуменно слушают, не очень верят, и правильно – совсем скоро недобрые речи Октавио забудутся и мы увидим привычного доброго грустного клоуна. Илуминада же приговаривает почти без остановки, хлопочет и суетится – сначала над телом любимого мужа, наглотавшегося таблеток и чуть не отправившегося к ангелам (девушка Ангел – Елизавета Нилова уже уводила его за руку на небо), потом – вокруг вернувшейся с гастролей младшей сестры, длинноногой красотки Магдалены (Кристина Кузьмина играет ее уж как-то слишком плоско, пользуясь одной краской). Героиня Бычковой весит полцентнера (то, что актриса прицепила под одежду, трудно назвать «толщинками» – столь громадны поролоновые телеса), при этом муж называет ее «маленькая»!.. Наивная, добрейшая и готовая на все ради свои родных толстуха недаром зовется Илуминада – она «иллюминирует», то есть озаряет всех вокруг светом своей души и верит в то, что другие так же добры, сердечны, честны и чисты, как она. Разумеется, легко догадаться, что этим ее иллюзиям придется столкнуться с суровой реальностью. На столь нехитром противоречии и строится сюжет.
Стирая в тазике платье Магдалены, Илуминада находит в куске мыла приз и выигрывает дом на берегу океана. У семьи появляется возможность вырваться из квартала бедняков; Илуминада на радостях раздает свое имущество соседям – радиоприемник Кармелине, раскладушку – Лоле; многочисленное семейство двоюродной сестры Хуаны она пускает пожить в свою комнату. Эта коллизия напоминает русскую пьесу «Зеленая зона» – только там не одна семья, а целый барак надеется переехать в новый современный дом. Радость, «братание», общее застолье и неминуемый крах надежд в конце – все очень похоже. Только в «мыльном» варианте все не так страшно, может, сказывается влияние теплого южного климата… Дом, куда-таки переехали Илуминада с Октавио, очень скоро уносит ураган, они возвращаются в свое бедное жилище, однако Хуана тесниться совершенно не желает. Героиня О. Базилевич мотивирует свою жестокость и неблагодарность необходимостью заботиться о детях и грубо орет на свою бывшую благодетельницу: «У тебя никогда не было детей, и тебе этого не понять!» Бездетная пара клоунов остается мокнуть под дождем перед запертыми дверями в собственное жилье.
Надежда на помощь другой сестры, Магдалены, тоже рушится – она сама нуждается в помощи, так как стала наркоманкой и проституткой, озлобленной на всех и вся. И тут наконец исполняется мечта Октавио – вернуться в цирк. Им ничего не остается, кроме как снова выступать на арене! На фоне опустившегося разрисованного занавеса Бычкова и Бызгу исполняют не слишком выразительный клоунский номер, а голос Александра Баргмана «за кадром» сообщает: вскоре наших героев заметил импресарио, и теперь они гастролируют по всему миру. Вот такой хэппи-энд.
Прочитать режиссерское послание Морфова вроде бы легко: «весь мир – цирк, и люди в нем – клоуны». Все персонажи сыграны как маски, без полутонов; юмор в спектакле грубоват и связан с телесным низом (Мама Чоли не раз громогласно заявляет: «Хочу писать!»). Оживление Октавио после попытки самоубийства поставлено как эстрадно-цирковой номер, забавный эксцентричный танец. С другой стороны, есть и мотив противопоставления: не жизнь = цирк, а «цирк лучше жизни». Из подлого и бесчестного мира герои уходят в цирк, такой вот эскапизм по Морфову и Кинтеро. В цирке они обретают свой рай, только там они могут быть счастливыми и любить друг друга. Тема Жизни и Цирка (и шире – театра, искусства) пунктирно возникает и не в связи с главными персонажами. Так, Кармелина считает, что она прирожденная актриса, потому что может «просто так» засмеяться или заплакать. О сценической карьере мечтает Магдалена, но жизнь заставляет ее идти на панель. Даже маленькая дочка Хуаны Анхелина (Машенька Барышникова) артистично передразнивает парализованную бабушку и ходит по столу, как по натянутому канату… Однако все эти разбросанные там и сям детали не собираются в целостную картину, не рождают ассоциаций. Необязательно ведь вспоминать Феллини только из-за того, что в спектакле есть клоуны и гротескная толстуха!
Точно так же не стоит всуе поминать, к примеру, Вендерса только потому, что на сцене появляется ангел – девушка с крыльями за спиной, пускающая мыльные пузыри!.. Соединить ангелов с цирком оказалось элементарно просто: если ты ходишь по канату, значит, ангел держит тебя! Но вот объяснить решение художника А. Горенштейна, нарисовавшего на холщовой занавеске, заменяющей стену дома-улья, святое семейство на пути в Египет, я не в состоянии…
К сожалению, спектакль мало-помалу превращается в шумный, крикливый и стилистически неряшливый балаган. Повороты сюжета абсолютно предсказуемы, а то, что оказывается неожиданным – в то же время остается неубедительным, неорганичным и в итоге необязательным, как уже упоминавшиеся откровения Октавио. Да, из его исповеди и из монолога Магдалены мы узнаем, что Илуминада навязывала близким свою доброту и заботу и тем самым калечила им жизнь. Но этот мотив не получает развития и не влияет на историю в целом, ничего не меняет в образе Илуминады. Она все так же наивна, хлопотлива, без конца приговаривает-причитает, охает и ахает. И когда Бычкова – Илуминада вдруг кричит страшным хриплым голосом, узнав, что и дом, и сестра потеряны навсегда, – это выходит натужно и грубо.
Пожалуй, лучшими в спектакле стали музыкальные моменты: чувственная испанская песня, которую поет Магдалена в ночной сцене первого действия, и много раз словно спонтанно возникающие зажигательные танцы, объединяющие всех. Персонажи (а вместе с ними зрители) как будто впадают в забытье, в транс, отдаваясь освобождающей музыкальной стихии. В этих эпизодах можно узнать почерк Александра Морфова, который всегда умел создавать впечатляющие сценические работы, зрелищные и атмосферные.
Евгения Тропп,
«Петербургский театральный журнал», № 4 [58] ноябрь 2009