«Такому Театру» до совершеннолетия ещё далеко. Но в свои десять лет он ставит спектакли, вызывающие общественный резонанс, пропустить которые большой грех для любителя театра. Это относится и к постановке «Время и семья Конвей» – премьере, уже отмеченной критикой и за режиссуру, и за актёрскую игру.
Пьеса Джона Пристли, написанная в 1937 году, обрела новое дыхание – так же, как театр обрёл пять новых актрис: Оксану Базилевич, Наталью Бояренок, Марию Сандлер, Дарью Румянцеву и Алину Кикеля. Собрав такой «букет» из разных театров и даже городов, «приправив» их своими проверенными «такотеатровцами», режиссёр Александр Баргман поставил многослойный спектакль, слои которого обволакивают друг друга, как белый тюль обволакивает сцену. Художник Анвар Гумаров создал декорацию удачную настолько, что маленькая площадка Музея Достоевского буквально раздвигается, давая актёрам простор для игры.
Действие начинается прологом, которого у Пристли не было. Режиссёр, досочинив его, даёт понять, что все дальнейшее – роман, написанный одной из сестер Конвей, Кей (Дарья Румянцева). Она рассказывает об идее этого самого романа, о «новой форме», о том, что каждый из нас – только часть себя, целиком человек есть совокупность всех своих состояний за всю свою жизнь. Именно эта идея и подтолкнула Кей к написанию своего труда. Как станет ясно зрителям позже, мысль подсказал ей брат Алан (Виталий Коваленко, Александр Стекольников), который руководствуется такой философией в жизни.
В прологе героине уже сорок, и поэтому ей вполне свойственны традиционно светлые воспоминания о годах юности, когда планы на будущее радужны, а жизнь беззаботна. И тут за лёгким тюлем возникает картина прекрасной поры юности большинства героев, с игрой в шарады, песнями, зваными вечерами… Тюль раздвигается, разворачивается первый слой – герои чуть суетливо готовятся к этим самым шарадам, радуются приезду из армии брата Робина (Александр Кудренко) – жизнь идёт, и все счастливы…
Тем неожиданней второй «слой», второе время семьи Конвей, когда сцена стряхивает с себя белизну и окружает героев чернотой стен. Прошло двадцать лет, грядут тяжёлые времена, и Конвеи собираются на совет. Несколькими небольшими штрихами Баргман наглядно демонстрирует зрителю, насколько персонажи изменились. Блистательный Джеральд Торнтон (Александр Лушин), друг семьи, сменил фрак на заурядную клетчатую рубашку с безрукавкой, Робин – форму лётчика на гражданскую одежду (художник по костюмам – Ника Велегжанинова). Но внешний вид лишь часть перемен. Выходы многих персонажей гиперболизированы: Мэдж (Наталья Бояренок), старшая преподавательница женской гимназии, даже родных отмечает в журнале посещаемости, Хейзел (Мария Сандлер), главная красавица города, появляется в мехах и тут же направляется к невесть откуда взявшемуся эстрадному микрофону на стойке. Только Алан в искорёженном мире своих родных всё тот же любящий и понимающий брат и сын. Существуя словно вне времени, он смотрит на жизнь несколько отстранённо, оставаясь не зависящей от времени константой семьи Конвей.
Возможно, что Кей никогда и не присутствовала на этом совете – ей было достаточно представить, как время могло искалечить её родных, как оно же могло возвысить бывшего смущённого увальня Биверса (Павел Юлку) до успешного бизнесмена, от которого зависит участь её семьи.
Во многом Кей приходится «идти на ощупь», как она сама говорит в прологе. «Новая форма» не всегда ей поддаётся. Поэтому она периодически совершает «ошибки», «переписывает» некоторые места. Джоан (Евгения Латонина), невеста Робина в прошлом, а через двадцать лет его жена, – появляется во второй части сначала всё такой же восторженной дурочкой, какой была раньше. Кей морщится, та покидает сцену и почти тут же возвращается уже постаревшей, закутавшейся в растянутую серую кофту. Самого Робина, ставшего пьяницей за эти годы, героиня вводит в сцену совета, обнаружив, что действие зашло в тупик. Эти «переписывания» как раз и являются одной из наиболее примечательных деталей постановки.
Создавая свою пьесу, Пристли писал о современном ему мире накануне Второй мировой войны. Баргману привязка ни к тому, предвоенному, ни к нынешнему времени не нужна, и спектакль приобретает черты притчи. Перед зрителем – послание-предупреждение, каким его и задумывал режиссёр. Третий слой, открывающийся под конец постановки, несомненно, схож с первым. Белый тюль вновь обволакивает сцену, праздничный вечер продолжается. Миссис Конвей (Оксана Базилевич) предрекает своим детям светлую и прекрасную жизнь. Но в самом финале, когда семья соединяется в объятии, лампочки под потолком начинают нервно подмигивать, создавая тревожное ощущение, напоминая, что «предсказание» Кей вовсе не морок, а вполне вероятное будущее.
Александр Коптяев,
«PRO-сцениум». № 5/6. Март 2012